В этом доме всегда раздавался наш смех,
И отец улыбался неловко, угрюмо;
Мать любила отчаянно, страшно — нас всех!
Мы с тобой так привыкли о матери думать.

Нам сказали однажды: «Она умерла».
Про побег и предательство стоит ли знать?
И глаза-то мальчишкам раскрыла война:
Клан на клан стал нежданно войска собирать.

Говорили: влюбилась, сбежала, ушла!
Добавляли: «Чужие мальчишки при нём!»
От него мы не знали большого тепла,
Но любили — и верили свято во всём.

Он был стар и суров, разбегались бойцы,
Да друзья притворялись: забыли лицо!
От врага приходили лихие гонцы:
«Коли сдашься — оставим твоих молодцов!»

…Мы вернулись назад в свой оставленный дом:
Закоптелые стены, вокруг — ни куста,
Тихо плакал сквозняк да шептал нам о том,
Что война прежде нас в эти двери вошла.

Я целителем стал — так за что же мне мстил
Дом сровнявший с землёю мой яростный враг?
Я целителем был… И не знал, где взять сил,
Чтобы смело смотреть на грядущего мрак.

Мы остались в краю, разорённом войной.
Тишина его мёртвая сердце прожгла.
Я целитель! Так что ж? Мне оно не впервой!
Пусть припарками станут топор да кирка!

Долог путь к исцеленью… Больного? Земли?
Жизни след укрывает седая зола.
Риолита от барина нам принесли,
И сквозь пепел да боль она вновь проросла…

Поднимались леса, пробивалась трава,
И к зиме оставалась одна лишь стена.
Только вьюга несчастие к дому вела —
Пхадду лютому в голод дорога одна.

«Отойди! Берегись!» — я увидел его.
Даже крепкого лука с собой не носил!
Зверь ослабший меча одного твоего
Не боялся — ты близко его подпустил.

Я надеюсь, мой брат, что за слёзы меня
Ты простил ещё той беспощадной зимой.
Ведь с неё не прошло даже четверти дня,
Чтобы я приходящих не путал с тобой.

…Окружает наш дом ровным кругом стена,
Ей царапины — копья иль когти зверья.
Детей слышится смех, улыбнулась жена…
Может, сон это всё, посетивший меня?

В лазарете приют всякий странник найдёт.
Часовым отродясь не пришлось воевать…
…Но в питомнике, брат, медвежонок растёт —
Той зимой я не смог жизнь вторую отнять…