– Нет, – с лёгкой усталостью промолвил старый морской волк и, обойдя увешанного золотом работорговца-магмара слева, побрел в сторону маленькой деревушки.
– Но… постойте, господин! – оправившись от изумления, тот поспешил следом, дёрнув людского мальчишку лет десяти, которого вёл на поводке. – Я прошу за этого раба всего три монеты! Три золотые монеты за молодого, сильного, крепкого помощника, отраду и светило, которое озарит сиянием радости Вашу старость!
Старый морской волк оступился на мокром песке и выронил хворост, который собрал на берегу и в ближнем лесочке. Сложное искусство торгов научило контрабандиста лести, учтивости и быстроте. Он будто случайно наступил на самую большую хворостину, не давая её поднять.
«Молодой, сильный, крепкий помощник» чихнул. Выглядел он, по мнению старика, ничуть не лучше измученной мурены, которую поутру рыбак находит в шести шагах от бездонных глубин: облепленный песком, тощий и дышащий с громким хрипом.
Поняв, что не сможет взять прут, пока с него не уберут кожаный сапог, морской волк медленно поднял глаза на мальчика и его владельца:
– Умеет ли твой раб считать?
– Аурели, покажи господину свои знания! – мужчина снова дёрнул за поводок. – Считай!
Воцарилось недолгое молчание: взрослые глядели на дитя, а оно сосредоточенно смотрело в песок. Море шептало тихие волшебные песни, тревожившие память старого моряка дыханием несбывшихся надежд.
– Один, – мальчик задумался и через несколько томительных мгновений выдохнул, – четыре и шесть. Двенадцать.
– Вот видишь, господин, – подытожил ничуть не смутившийся работорговец. – Мой мальчик умеет считать то, что приходится на один, четыре, шесть и двенадцать.
Старик кивнул, не спрашивая, как быть, если ему потребуется сосчитать что-то, приходящееся так же на три или на восемь. Вместо этого он, ещё надеясь на «Нет», спросил:
– Умеет ли твой раб читать?
Мужчина ослепительно улыбнулся. Наверное, потому что читать на берегу было нечего. Приказывая, он даже не дёрнул за поводок, из-за чего мальчик растерялся.
– О, разумеется! Аурели, прочитай по памяти… – работорговец осёкся, увидев, как старик достаёт из складок пестрящего заплатками одеяния клочок бумаги. Взяв, прочитал про себя обрывок рецепта: «К курице положить укроп, розмарин и…».
Мальчик, когда ему передали текст, долго рассматривал бумажонку и, просияв, попробовал её на вкус. Старик и мужчина вдруг ощутили ту щемящую и робкую жалость, коя в равной степени  не свойственна ни пиратам, ни работорговцам.
«Старею», – вздохнул морской волк.
«Дорого потребовал», – с неудовольствием попенял сам себе шакал.
Тем временем раб послюнявил обрывок и, поняв, что написанное не сказалось на вкусе в лучшую сторону, тихонько прошептал:
– Курочка…
– Господин! – работорговец вновь осклабился, громким голосом заглушая бурчание в животе товара. – Как видишь, мой раб умеет читать! Всего три монеты, и его неисчислимые таланты в твоих руках!
Старый морской волк тем временем предпринял ещё одну попытку освободить хворостину, но сапог только глубже вдавил её во влажный песок. Мальчик смотрел на море, и в его глазах читалась притуплённая голодом и усталостью смиренность со всем, что может преподнести рабам изменчивая да жестокая Фортуна.
– Вижу, – старик посмотрел на ребёнка с такой же смиренной жалостью и согласием принять неизбежные траты, – что твой раб искусен во многих науках, добрый путник. Но скажи, что ещё удаётся ему столь же хорошо, как счёт и чтение?
Удивительно, но простой вопрос заставил шакала, десятилетиями наживавшегося на чужой беде, приумолкнуть и задумчиво погладить гладко выбритый подбородок тремя пальцами, сохранившимися на левой руке после неудачного жонглирования ножами в юности. Выражение лица являло такую смесь осторожной предусмотрительности и желания обрушить на кого-нибудь тяжесть своего горя, что старик заинтересованно приподнял брови. Тяжкий стон сорвался с уст магмара, когда он опять несильно дёрнул за поводок и отвёл глаза, будто сознавался перед самой Шеарой в страшнейшем грехе:
– Дело в том, что мой раб обладает редчайшим талантом. Он научился надоедать всем, кто его окружает.
Морской волк изобразил сочувствие. Потом вспомнил, что под крышей старого дома ждут постель и остывающий ужин, а он уже лишнюю четверть часа стоит на берегу, и кивнул с пониманием:
– Мне понятна твоя беда, добрый путник. Этим даром наделены все смертные.
– Я купил его у охотника на людей, плывшего от берегов Огрия. Мальчик со мной всего три дня, но его болтовня преследует даже во сне. Когда я задавал вопросы о семье и происхождении, он рассказал о матери, о собаке матери, о канарейке матери, о соседке соседки матери и ни слова о себе! – работорговец всплеснул руками. – А когда дошёл до своей собственной истории, у него сел голос.
– Что ж, – тоном знатока, повидавшего мир и узнавшего жизнь в самых разных её проявлениях, посоветовал старец, – ты можешь доверить ему величайшие тайны. Расскажи мальчику, где прячешь сокровища или в каком порту желаешь оказаться завтра, и твои недруги, захватив раба, не дождутся ответа. Стоит ли расставаться с тем, кто не сможет тебя предать в силу своей природы?
Работорговец и мальчик поглядели друг на друга. Стало ясно, что подобные мысли уже приходили в голову первому и совсем не пугали второго. Наконец, мужчина категорично заявил, разрубив воздух ребром ладони:
– К несчастью, господин, я не настолько терпелив, как Вы. Море учит стариков ждать, но оно же преподает молодым жестокость. Я скорее убью этого мальчика, чем стану его терпеть.
Работорговец перенёс вес тела с одной ноги на другую, и старик изловчился вытянуть прут из-под его ноги. Теперь троица неспешно шла в сторону деревушки по берегу спокойного, принаряженного багряными отсветами моря, а солёный ветер нежно касался лиц. Вдоволь полюбовавшись чайками, кружившими над покрытым мхом и ракушками мысом, морской волк продолжил прервавшийся разговор:
– Тогда изволь дать ответ на последний вопрос, добрый путник.
– Спрашивай, господин, – милостиво откликнулся он, звеня многочисленными цепочками, браслетами и серьгами при каждом шаге.
– Зачем же мне, магмару старому и учёному, покупать этого в высшей степени талантливого, но совершенно бесполезного мальчика за целых три золотых монеты? Я могу принести с базара соль, рыбу, дрова и месяц жить без тревог и забот за те же самые деньги.
Тут выяснилось, что мастистый любитель торгов запасся ответом даже на столь неучтивые, но закономерные вопросы:
– Ты сотворишь добрый поступок, господин: больное дитя недолго проживет с моряком, не имеющим очага и крова.
Помолчали, внимая пронзительным и тоскливым крикам птиц. Отсюда уже можно было почувствовать запахи дыма, вяленой рыбы и супа из перца, водорослей и креветок, который каждый день из года в год варила вдова утонувшего Марка. Скривившись от запаха варева, пропитавшего каждую доску её покосившейся лачуги, сжигавший целые города пират покачал головой.
– Добрый путник, из всех приведённых тобой аргументов этот кажется мне самым непривлекательным и слабым.
Работорговец улыбнулся. Зубы у него оказались золотыми.
– Не тревожься, господин. Дела, совершённые ради других без малейшей выгоды для себя, редко выдерживают здравую критику.
Мальчик отстал. Он спотыкался так часто, будто был одной из тех магмароподобных рыб, каким ведьмы из сказок дарили ноги в обмен на голос и подпись в договорах сомнительного содержания.
«Боюсь, я действительно постарел сильнее, чем говорит зеркало, – думал пират, иногда оглядываясь через плечо. – Чем дольше живёшь, тем мягче становится твоё сердце».
Не входя в деревню на границе Вурдалии, они остановились и пожали друг другу руки:
– Воистину, твои доводы неопровержимы, а искусство торговли отточено не хуже, чем ножи у мясника, – рукопожатие старца оказалось слабым, казавшаяся почти прозрачной рука, похожая на птичью лапку, подрагивала. – Я куплю его у тебя. Но… не сегодня. Через три дня, когда дойду до ростовщика и вернусь домой, мы встретимся у тех скал и заключим сделку.
Чтобы продавец не усомнился в его словах и неспособности заплатить, морской волк вывернул прохудившиеся карманы. На песок упали мёртвый жук-плавунец и пара грошей.
Уходивший вдоль берега магмар выглядел недовольным, но обнадёженным. Слабо улыбнувшись удивлённому и оглядывавшемуся мальчику, старик направился к дому.
Когда он добрёл до порога, через низкую оградку перескочил обеспокоенный сосед, сын утонувшего Марка, помогавший теперь по хозяйству и матери, и приятелю отца:
– С кем ты разговаривал на берегу, друг?
– С работорговцем, – просто ответил морской волк, – он хотел, чтобы я купил того мальчика за три монеты из чистого золота. Я сказал приходить через три дня, потому что должен дойти до города и занять денег у банкира.
– Но ведь твой дом завален пиратским золотом! – поразился сосед. – Неужели ты пойдёшь в какой-то банк?
Старик отвлёкся от своего занятия (сев на табурет возле крыльца, он поднял с земли длинную деревяшку и принялся обстругивать её небольшим ножом) и с изумлением взглянул на помощника:
– Я? Ты обижаешь меня, славный юноша. Если мальчик действительно так надоел работорговцу, то они вернутся. Каждый день из этих трёх магмар будет скрипеть зубами от злости, слушая мальчишку, но не осмелится его убить – страшнее упущенной выгоды нас гложет только та прибыль, которую мы по собственному желанию выпускаем из рук. В итоге, когда настанет час следующей встречи, юнец сильно подешевеет. А когда его владелец услышит, что банкир и соседи не выдали мне кредит, поскольку старость вынуждает старика жить взаймы, не возвращая долгов… Разве не проще оставить бестолковое и невыгодное дитя такому же бестолковому и невыгодному старику, дабы они пытали друг друга до конца дней?
Краем уха внимая его измышлениям, сын утонувшего Марка в очередной раз подумал, что сосед необычайно мудр. А когда через три дня тот воротился с больным мальчиком, убедился, что кроме мудрости его старый друг наделен искусством выгодно вести торговые переговоры. Пускай не смог понять, зачем приятелю отца нужен в высшей степени талантливый, но совершенно бесполезный и больной мальчик.
Так познакомился морской волк с людским юнцом – отрадой и светилом, призванным озарить сиянием радости его старость.

***

– Нет, – с легкой усталостью промолвил старый морской волк.
Несмотря на то, что такой ответ мальчик слышал уже не впервые, он всё равно не терял надежду однажды услышать «Да».
– Нет, – с легкой усталостью промолвил старый морской волк и взмахом руки подозвал к себе трактирную служанку. – Невзирая на твои просьбы, я не покажу тебе море. Пока что не покажу.
Они сидели близ разожжённого очага «В глотке Гурральдия» и наслаждались солёными гренками, ожидая, когда с вертела снимут истекающую жиром тушку крогана, заколотого сегодня утром.
– Но почему, господин? – искренне удивился людской мальчик, за разговором уплетая печёный картофель с пряностями, укропом и нежным маслом. – Разве я мало знаю о море? В Виригии мне доводилось слышать о подводном мире и собственный опыт…
– Нет, – упрямо повторил старик, уже убедившийся в феноменальности самого главного таланта этого ребёнка. – Какой опыт может быть у ребёнка, Аурели?
Близился час обеда. За неделю, прошедшую со времени заключения сделки, он успел понять, что время от полудня до заката – та пора, когда слова текут из людского мальчика так же неутомимо, как вода из неиссякаемого родника. Жители Вурдалии, поначалу странно косившиеся на ребёнка, попривыкли к новому жильцу. Позавчера местная ребятня позвала Аурели обкрадывать курятник местного купца и помогла донести ведро воды до дома. Смотря, как солнечный луч играет на беспокойном просторе волн, пират ловил себя на мысли, что во все века дети хранят в себе всё то, чего так не хватает взрослым: искренность, открытую душу, легко привыкают к новичкам… или же закидают их камнями, превратив ровесников в изгоев. Ибо оставаясь открытыми и искренними, не умея жить ложью и лестью, дети зачастую оказываются злее и непримиримее взрослых. До камней, хвала Шеаре, не дошло, поэтому вопреки всем лекциям о морали и нравственности старик охотно одобрил идею разграбить курятник. Ведь тот купец никогда не здоровался с ним при встрече.
– Понимаете, господин, однажды мой старший брат, у которого есть друг из клана наёмников, услышал, что нынче выгодно похищать русалок. Хоть мама кричала, что в доме будет жить либо она без русалки, либо русалка без неё (хотя зачем, спрашивается, русалке моя мама?), брат от затеи не отказался...
Старый морской волк, успевший тысячекратно проклясть и свою мудрость, и умение вести торговые переговоры, взглядом поискал служанку среди занятых столов и посетителей. Совсем юная магмарка пробиралась к ним, ловко избегая объятий некоторых завсегдатаев.
– …Он поймал одну, – Аурели разливался соловьем, нимало не смущаясь того, что слушают его магмары за соседними столами, но не спутник. – Однако не знал, где их надобно продавать: не понесёшь же русалку в рыбьи ряды, где селёдкам головы и плавники отрезают! Поэтому набрал в здоровенную бадью морской воды, выпустил туда русалку и передвинул бадью на середину комнаты, чтобы хвостатая не убежала…
Девица наконец-то приблизилась и, ударив одного из самых настырных ухажёров по руке, остановилась возле старого пирата:
– Желаете отведать мясо с картошкой, с бобами или с моллюсками?
Магмар повернулся, чтобы посмотреть на аппетитную тушу, которую Гливенс как раз надрезал, дабы узнать, через сколько её следует снимать с огня. Жир, скворча, капал с покатых боков кодрага; пламя под ним шипело, металось, распространяло вокруг непередаваемо вкусную смесь ароматов жаркого и сосновых полешек.
– …Хвостатая четыре месяца так жила, – продолжал Аурели. – Конечно, мама кричала, чтобы брат спрятал бадью в кладовку, потому что русалка своими… – он осёкся, подыскивая слова и описывая руками две окружности в районе груди, – своими… – не найдя слов, людской мальчик вспомнил про безграничную мудрость старца, к которой обращался всякий раз, когда ему не хватало собственной, и спросил с мольбой, – господин, а как называются те… ну, с которыми женщины…
– С моллюсками, – задумчиво проронил морской волк, глядя на видное в оконном проёме море, – с моллюсками.
Старец так и не понял, почему прохлаждающиеся зеваки заулыбались, а девица и Аурели воззрились на него круглыми, словно пылающий солнечный диск в безоблачной выси небес, глазами. Однако оспаривать бесспорную мудрость старика никто не стал. Зубоскалы, покосившись на служанку, заключили, что в чём-то он оказался прав.
Очень скоро людской мальчик оправился от удивления и продолжил:
– Что она этими моллюсками, значится, папу смущает, а брата просто околдовала. Мама, конечно, моллюсков не так называла, но… – юнец стушевался, поймав гневный взгляд девицы. – В общем, брат отказался. Четыре месяца так жили, всё рыбой пропахло, воду по три раза в день менять нужно, но когда она начала линять от людской еды… Ух, что было! Мама кричала, что брат этой русалкой решил сжить её со свету. Потом, когда он на несколько дней уехал, решила раз и навсегда его от рыбёшек отвадить. Оттащила с соседями бадью к морю, выпустила хвостатую на волю, а к ужину ухи целый котёл наварила. Брат возвращается, русалки нет! Он к матери, а она ему: «Мидька, садись за стол! У нас уха!» Он ей: «Из чего уха?» «Как из чего? – в ответ, – «Знамо дело, из рыбы!» Вопит: «Из какой рыбы, гунглы окаянные? Где русалка?» Мать тогда оглянулась, всплеснула руками, на котёл указала и с надрывом проголосила: «Ой, ты же не знаешь! Ой, кровинушка наша! Ой, зазнобушка! Горе-то какое, окочурилась она давеча… Да ты садись, наливай, укропчиком хвостик посыпь, не пропадать же добру… Эй, Мидька, ты куда ломанулся, не поевши?»
– И что потом? – старик, уже слышавший историю несколько раз и навсегда зарёкшийся вкушать рыбные блюда, спросил скорее для того, чтобы удовлетворить любопытство других слушателей: несколько его недругов глядели на мальчонку, не донеся до рта ложки с ароматной и наваристой ухой.
Переведя дух и сделав большой глоток ягодного морса, Аурели с воодушевлением схватил едва не потерянную нить повествования:
– С тех пор брат с нами не жил, а меня в его комнату переселили! – вдруг радостное удовлетворение на его беспечальном лице сменилось озадаченностью. – Хотя как русалку тащили к морю, я не видел. И ухи многовато было.
Наблюдая, как позеленевший враг поднимается с места и под одобрительное молчание собравшихся широким взмахом выплескивает содержимое тарелки в окно, старый морской волк впервые за неделю подумал, что единственный талант этого ребёнка всё-таки можно обернуть во благо. Потом посмотрел на свою тарелку, где лежал кусок чудесно прожаренного, дивно пахнувшего мяса с моллюсками, перевёл взор на мальчика, с аппетитом поедавшего желанное жаркое, и почувствовал, что после рассказа о русалке ни рыбы, ни мяса больше не хочет. Сам запах пищи заставлял желудок сжиматься в тугой, угрожающе заворчавший комок.
«Верно говорят, – бормотал себе под нос мудрый магмар, выходя подышать свежим воздухом на крыльцо, – что даже величайшее благо – это обоюдоострый меч, если держит его новобранец».

***

– Нет, – с легкой усталостью промолвил старый морской волк.
Привыкнув к откровенности хотя бы в беседах с самим собой, он мысленно признал, что с удовольствием ответил бы виденному прежде работорговцу, минутой ранее подсевшему напротив, согласием, а не отказом. Да что там! Доплатил бы, не поскупился! Но принципиальность и мягкосердечие во все века остаются теми хромыми зорбами, на которых проигрывают образцовые моралисты.
– Нет, – с легкой усталостью промолвил старый морской волк и покачал головой. – Я не продам тебе мальчика даже за тридцать золотых монет.
– Но ведь я продал его тебе за три… Нет, – воскликнул поражённый несусветной дерзостью работорговец, бренча украшениями, будто заморская королева бусами, – я отдал его тебе бесплатно, господин!
– Что ж, – не изменившись в лице, ответствовал старец, – я постараюсь не повторить твоих ошибок, добрый путник. Ведь они свидетельствуют о том, что доброта не всегда окупается сторицей. Я же человек бедный.
Дело происходило через полторы недели после второй встречи. Прогуливаясь по берегу моря перед завтраком, старик и мальчик увидели рыбаков, столпившихся вокруг выброшенного на берег геланфа. Аурели остановился, чтобы посмотреть, как взрослые силятся дотащить несчастного до воды и отгоняют птиц-падальщиков. Морской волк сел в тени навеса, растянутого подле трактира. Просмоленное полотно создавало благословенную в столь жаркую пору тень. От кухни по всему берегу разносились запахи свежего хлеба и супа из рачков, сплетавшиеся с тяжелым шлейфом душной вони гниющих устриц, принесённой бризом.
Здесь-то и нашел его бывший хозяин людского мальчика. Магмара, носившего на себе больше золота, чем иные осмеливаются хранить у банкира, несколько раз видели в окрестностях, поэтому рано или поздно встреча обязательно должна была произойти. Старик воспринял её так же, как существование Аурели – как утомляющее, но неизбежное испытание выдержки и терпения.
Причины, побудившие работорговца вернуться, не стали тайной: на лице, озаряемом улыбкой фальшивого добродушия, читалось желание содрать за мальчишку втридорога. Похоже, недавний знакомый прознал о баснословном богатстве старого пирата. Пускай начал издалека…
Услышав ответ, работорговец пожевал губами. При виде служанки потребовал две кружки рома и выжидающе посмотрел на собеседника.
– Так ли Вы бедны, господин? Магмары в столице болтают всякое, – благодарно кивнув девице, он попробовал ром и, поморщившись, сплюнул. – Никуда не годится пойло… Но если вернуться к теме разговора и принять за правду самую малую толику услышанного в Датронге, то банкир охотно даст вам кредит не в три, а в три тысячи золотых.
Казалось, дряхлого магмара не смутили ни недобрый прищур глаз, ни ладонь, демонстративно ласкавшая рукоять длинного кинжала, ножны которого были украшены серебром да яшмой.
– Да, в молодости я был достаточно осмотрителен, чтобы сколотить маленький пенсионный капитал… Но внутри остаюсь сущим бедняком, добрый путник.
Работорговец окинул старца оценивающим взглядом, словно действительно задумался, из чего тот состоит, и можно ли его самого, раз состав примерно одинаков, считать побирающимся нищим. Заключив, что печень и селезёнка – плохие свидетельства бедности, он изобразил притворное удивление… однако вопрос старца опередил слова, вертевшиеся на языке:
– Ты выглядишь рассудительно и уверенно, добрый путник. Но есть ли что-то, что тебя беспокоит?
Морской волк неспешно отпил из второй кружки, подметив, что вкус и цена напитка друг другу не соответствуют. Однако плеваться в присутствии дамы сей представитель рода магмарского считал дурным тоном.
Работорговец призадумался, выискивая подвох. Подумав и не обнаружив такового, уточнил:
– Честно?
– К сожалению, да.
Слова едва не потонули в многоголосом гомоне. Рыбаки догадались обвязать туловище геланфа веревками и, упираясь ногами в землю, охая и подбадривая друг друга, дотащили до воды. Теперь они препирались, стоя по пояс в воде: вязать узлы по недосмотру поручили слепому Джоху. Ещё в молодости потеряв зрение, он не бросил работу на шхуне местного торгаша, а узлы затягивал таки-и-ие… Те, кто принесли верёвки, категорически отказывались их разрезать – иных способов освободить геланфа из ими же созданной ловушки не предвиделось. Сам морской житель лежал в воде спокойно, будто овечка  – рвануться к свободе и избавиться от пут в глубине моря ему мешал сомкнувшееся вокруг кольцо спорщиков.  
– Корабельные крысы, – магмар покосился на рыбаков с раздражением во взгляде. – Корабельные крысы и то, что я полнею.
– Как-то мелочно.
– Зато правдиво.
Работорговец казался смущённым и недовольным одновременно. Ещё бы! Быть может, в первый раз за последние годы дал волю искренности, смахнул с неё тенета пыльных паутинок и лёгкие, точно былинки, трупики насекомых… Смутишься, когда нарвёшься на столь явственное удивление, почти граничащее с недоверием!
–  Если бы требовалось соврать, я бы распинался о страхе за будущее Хаира... – поняв, что начинает оправдываться, он обозлился. –  К чему мы вообще заговорили о беспокойстве?
– А, так… Ерунда. Я сбежал из дома в шестнадцать лет, считая себя мужчиной, – начал рассказ старый морской волк, усаживаясь поудобнее. – На берегу остались мать и сёстры. Сорок лет пролетело на палубе корабля. Сначала одного, потом другого, потом… Названий почти не помню. Мы похищали вельмож, грабили деревни, однажды напали на О’Дельвайс и чудом унесли ноги, занимались торговлей и контрабандой… Но когда я, наполнив мешки и сундуки чистым златом, в последний раз сошёл с палубы, в порту никто не бросился мне навстречу. Я один нёс купленное кровью богатство до дома, спотыкаясь и падая под огромной тяжестью. Когда глубокой ночью дорога привела в родную деревню, едва сдержал крик отчаяния – дома давным-давно сожжены дотла. Уйдя мальчишкой и возвратившись стариком, я увидел, что не имевшая нарядного платья мать, вскормившая и воспитавшая сына,  нашла вечный покой в земле. Разноцветные шелка да прекрасная парча с торгового фрегата ей больше не нужны. Сестры вышли замуж, похоронив её прах. Спустя день пришёл к старшей. Она посмотрела тусклыми очами на меня, на неисчислимые богатства и едва-едва закрывавшиеся сундуки… Будучи незрячей и почти глухой, не могла видеть ослеплявшего блеска золота. Голос брата так изменился за сорок лет, что, не узнав, старуха бросила под ноги гроши, как нищему, и закрыла дверь.
– Но Вы, потеряв семью, всё же сохранили золото. Разве нельзя купить ласки и любовь дивных красавиц, наплодить детей и поселиться в роскошном доме?
– Да, сохранил, – старик посмотрел на свои ладони, будто ещё чувствовал тяжесть баснословного богатства. – Тёмно-красные, словно кровь, рубины, бриллианты прозрачнее воды, золотые монеты, каких не видели на здешних берегах, нежнейшие ткани… Я бы не смог унести всё это. Поэтому, подобрав сломанную лопату, наполнил сумку каменьями да монетами, а остальное завернул в дивный шелк и закопал под огромным камнем – единственным, что сохранилось в родной деревне после огненного буйства. А ласки… Скажи, к чему человеку, потерявшему молодость и семью, купленная за золото любовь? Она не согревает сердце, лишь холодит душу.
Работорговец кивнул и тоном, наполненным искренним сочувствием и безграничным интересом, принялся уточнять координаты закопанного на побережье клада.
Когда долго крутившийся поблизости Аурели сел напротив старца, разодетого в бархат и злато магмара уже след простыл. Увидев выражение лица мальчика, морской волк почувствовал, как сильно того терзает желание задать какой-то очень глупый вопрос. Чутье, конечно же, не ошиблось.
– Господин! А куда отправился тот магмар?
– Очевидно же, Аурели, – он договорил фразу тоном, которым сообщают только самые очевидные вещи  самым невнимательным детям. – Искать пиратские сокровища.
Аурели ахнул:
– Вы совсем не боитесь за своё золото?
– Нисколько, – старец пожал плечами. – Я дал ему самые точные указания: клад закопан под камнем, похожим на раздавленную черепаху. Там, где десять лет назад странник мог увидеть сожженную людскими налётчиками деревню.
– Но он же может найти…
– Милое дитя! – вскричал морской волк, всплеснув руками, словно желал заключить в объятия всё побережье. – Оглянись! Как ты думаешь, сколько на побережье покинутых и сожженных деревень?
Подумав, Аурели заключил, что в Виригии таких было много. Постепенно они разрушались и, будучи непригодны для жизни, приспосабливались под поля, лесочки, а то и перестраивались на новый лад. Значит, в Вурдалии не меньше. Старик подтвердил, что их постигает та же судьба.
– А сколько в Вурдалии больших валунов?
Видя, как тяжело даются людскому ребёнку поиски ответа (огромных камней, как назло, поблизости не нашлось), пират не стал пытать его неизвестностью и попробовал объяснить всё так, как видел сам:
– Один магмар издали похож на другого магмара, песчинка напоминает песчинку, зорб пекаря явно схож с зорбом его соседа. Любой камень похож на раздавленную черепаху. Или на спящего пса. Или на что-то еще в зависимости от того, с чем ты, приглядываясь, начнёшь его сравнивать. Поскольку работорговец ищет именно камень, похожий на черепаху, каждый будет видеться ему таковым. Единственное различие: одних давили справа, других слева, а на третьих бухнулось что-то с неба. Когда этот терпеливый магмар, выкопав глубокие ямы под каждым камнем на месте каждого из сожженных поселений, вернётся сюда, нам следует находиться как можно дальше. Ибо благодаря упорным физическим упражнениям он обретёт силу и стройность, но не искомое злато.
Людской мальчик затих, внимательно обрабатывая такой большой объём информации. По мере того, как его лицо вытягивалось от удивления, старец взирал на безупречную красоту морского простора и нутром чуял, что неразумное дитя пришло к верным выводам:
– Вы солгали ему?!
Старик вздохнул, каясь в ужаснейшем из всех своих злодеяний:
– Увы, те сундуки давным-давно отданы сиротскому приюту. Но в наше время скорее поверят в чужую глупость, нежели в чистосердечную доброту. Как видишь, история о кладе, закопанном посреди чистого поля, не пробудила в нём здравое недоверие.
На этот раз Аурели погрузился в совсем уж долгое молчание. Погрузившись в мысли, он не обратил внимания на то, как уставший от ожидания геланф предпринимает отчаянный рывок и разбивает круг рыбаков, унеся на самую середину бухты тех, кто по старой привычке, видя «убегающий» в воду канат, схватились за него, дабы не дать добру пропасть в глубинах. Заметив про себя, что чрезмерная бережливость иногда ставит в более неудобное положение, чем неуёмная тяга к тратам, мужчина несколько раз поглядывал на Аурели с беспокойством, граничащим почти с паникой. Как он успел убедиться, долгий мыслительный процесс многим людям несвойственен, а зачастую и вовсе противопоказан, ибо даже на нетрезвую голову не разберёшь, что же они надумали.
Наконец, когда они возвращались домой, мальчик посмотрел на него просветлённым взглядом и осторожно, будто у безнадёжно захворавшего, уточнил:
– Господин, неужели Вы действительно так одиноки?
– Что ты, Аурели! – он с облегчением рассмеялся, левой рукой обнимая паренька за плечи. – В один прекрасный день мир прознал о богатстве бездетного старика. У меня появилось столько дальних родственников, о которых никто прежде не слышал, что впору составлять ветвистое генеалогическое древо.
«А может быть, целую рощу, – думал он, идя по берегу к дому. – Молодых привлекают сокровища стариков, но главное их богатство, опыт прожитых лет, всегда оставляют в опустошённых сундуках».  

***

– Да, – с пугающей обреченностью промолвил старый морской волк.
От изумления Аурели выронил совочек и метёлку, которыми собирал деревянную стружку. Его господин занимался тем же, чем наполнял минуты свободного времени, если не гулял по побережью – стругал деревяшки, по форме и длине схожие с ножками стульев.
– Вы уверенны? – недоверчиво переспросил людской мальчик, привыкнув к извечному «Нет».
– Нет, – с легкой усталостью промолвил старый морской волк; Аурели выдохнул с облегчением: всё встало на свои места, и звёздный небосвод не грозил рухнуть на головы. – Нет, но прошёл уже месяц с тех пор, как наш обеспокоенный стройностью и кладом друг последний раз появлялся на берегу. Думаю, чем скорее мы окажемся под водой, тем лучше. Поэтому, Аурели, – он повысил голос, перекрывая счастливый вопль, – завтра мы отправляемся в подводный мир.

***

– Нет, – с легкой усталостью булькнул старый морской волк.
Аурели озадачился, странно поглядывая на десять ножек для стульев, которые его учитель зачем-то очень хотел взять с собой под воду. Да что там! Ведь взял и прямо сейчас, неловко загребая одной рукой, плыл против течения, только что подтвердив, мол, под водой нет никаких стульев.
– Нет, – с легкой усталостью булькнул старый морской волк, – я не собираюсь остаться здесь и делать мебель. Хотя, признаюсь, никогда не считал апартаменты здешних жителей удобными.
Они проплывали на безопасном расстоянии от кораллового рифа, украшенного, словно полураспустившимися бутонами, цветастыми актиниями. Аурели то и дело старался переместиться, чтобы оказаться поближе к рифу и попробовать коснуться морских анемонов, но учитель зорко следил за ним и пресекал попытки совершить большую глупость. Он, не раз побывавший под водой, знал, сколь опасны дивные цветы подводного мира: прикосновение к ним оставляло на коже серьёзные ожоги. Иногда, если воспитанник отвлекался на что-то безобидное, старик позволял себе ослабить бдительность и насладиться поражающей воображение палитрой красок.
Дивный мир, недоступный многим жителям суши, никогда не оставлял его равнодушным. Сердце, едва-едва гнавшее по венам кровь, будто бы начинало биться чаще и быстрее, когда взгляд устремлялся в глубины, а мимо проплывали совсем не страшившиеся незнакомцев красно-белые рыбки-клоуны.
Аурели совсем позабыл про актинии, когда увидел далеко-далеко внизу величественную громаду затонувшего корабля. Прозрачная, как стекло, вода позволяла разглядеть даже огромный след на песчаном дне, похожий на большую воронку. Его, как объяснил учитель, оставил уплывший на поиски пищи Флангарий Корр.
Пугающе и очень красиво выглядел отсюда парусник, чьё название некогда нагоняло страх на воителей, торговцев и жителей прибрежных деревень. Корабль опустился на морское дно так давно, что лишь стремящиеся к незримому свету солнца верхушки мачт да носовое украшение мешали принять его за риф, очень похожий на тот, что остался позади. Целые колонии разноцветных морских созданий самых причудливых форм и видов добрых полстолетия назад сделали его своим домом.
Однако когда они оказались в нескольких метрах над палубой, мальчик заметил то, что не сразу бросилось в глаза: он и наставник оказались здесь не одни.
Чуть дальше на бортовом ограждении сидели скелет в закатанных до колен штанах и  кто-то, одетый в такой же, как у них самих, костюм подводного путешественника.
Увидев изумление на лице паренька, не ожидавшего увидеть картины мирной беседы старых знакомых на такой глубине, морской волк улыбнулся:
– Сидящий рядом с Эгером – капитан людского судна, некогда поклявшийся убить Когтя и выполнивший обещание. Да-да, Аурели, он ещё жив! Стар, конечно, и почти ничего не слышит… Забавно: всю жизнь они гонялись друг за другом и ненавидели, никогда не встречавшись лицом к лицу вне боя, и только после смерти одного другой задался вопросом: «Кем был человек, чьё тело ушло на дно вместе с кораблём?» Теперь они лучшие друзья и, по словам Флаундинов, могут сидеть здесь часами. Капитан сделал хорошее дело, сразив Эгера в схватке, но сложно сказать, получили ли они от этого хоть какое-то удовольствие ныне.
Осторожно встав на палубу и кивнув капитанам, как старым друзьям, он положил возле люка в трюм все ножки для стульев, что принёс в подводный мир и так старательно изготовлял на суше. Только сейчас Аурели вспомнил, что у капитана Эгера нет ноги, а дерево портится очень быстро.
– Как думаешь, – разогнал тишину голос старого моряка, когда корабль остался  позади, – можно ли извлечь из увиденного какой-нибудь дельный урок? Ну, скажем… «Необязательно унижать врага поражением, чтобы победить его. Иногда достаточно просто признать недруга равным себе. К примеру, яркой личностью или интересным собеседником. Тогда, переборов ненависть, ты убьешь врага, но обретёшь друга». Можно?
Мальчик кивнул, с необычайной серьёзностью принявшись обдумывать слова собеседника. Они успели оставить позади огромный риф и все великолепные актинии, что пленили разум юнца четверть часа назад, когда мальчик прервал молчание:
– То есть тот, кто убивает врага, плох?
– Нет, – спокойно и терпеливо объяснил учитель. – Плох не тот, кто убивает врага ради выживания, Аурели. Плох тот, кто убивает врага, когда существование недруга не несёт ему беды. Например, воитель, сразивший атаковавшего его дугрхарга, не является плохим, ибо защищался. А браконьер, добивающий беззащитных детёнышей того же дугрхарга, ужасен.
Мимо, чуть не сбив старика потоком воды, пронёсся всадник на лагмуре, чьё лицо скрывал подводный шлем. Морской волк забарахтался, бросил несколько дурных словечек в адрес торопливой молодёжи, которая вечно нарушает все скоростные ограничения.
– Учитель! – Аурели помог ему снова поймать течение. – Если детёныши вырастут, то станут такими же опасными хищниками! Чем же магмар, избавивший других от угрозы будущей, отличается от магмара, обезопасившего мир от угрозы нынешней?
На сей раз в долгое молчание погрузился морской волк. Признаться, подобные параллели редко приходили ему в голову во времена лихой молодости, а в старости перестали казаться заслуживающими детального анализа.
– Не знаю, Аурели, – после безуспешных попыток найти ответ, способный удовлетворить детское любопытство, магмар признавался в неведении неохотно и выглядел растерянным. – Наверное в том, что один устраняет угрозу спонтанно. Другой подходит к делу постепенно и серьёзно, движимый естественной потребностью разумного существа в собственном обогащении. А мир, да будет тебе известно, всегда относился к здравым рационалистам с огромным подозрением.
– То есть то, что мы поймали шесть редких рыбок для Вашего аквариума, а потом поставили капкан на большую акулу, потому что её мясо можно дорого продать на суше – это очень плохо, да?
Старик поспешно шикнул на ученика и, убедившись, что ни одна рыбёшка их не услышала, с отеческой гордостью посмотрел в ту сторону, где спрятал собственноручно сделанный капкан:
– Несомненно, Аурели. Несомненно. Но запомни: подводным жителям об этом лучше не знать.
«Удивительны беседы с неискушённой юностью! – мысленно сокрушался он, когда оба направились в сторону Флаунгарда. – Начав говорить о том, что хорошее не всегда хорошо, мы закончили разговор на том, что и плохое не всегда плохо».

***

– Нет, – с лёгкой усталостью булькнул старый морской волк.
Аурели, смотревший на него с мольбой во взоре, приуныл. Магмар с некоторым запозданием спохватился, что пропустил долгий вдохновлённый монолог спутника мимо ушей, и попробовал вспомнить, о чём же спрашивал юноша, но не преуспел.
Заключив, что в последние несколько дней Аурели не спрашивал, можно ли ему покататься на шаркидах, оседлать геланфа или подразнить детёнышей Флангария Корра и вёл себя вполне достойно, старик сжалился и разрешил, не очень представляя последствия:
– Хотя… Знаешь, ты абсолютно прав. Иди, я полностью одобряю это решение.
То, как быстро паренёк уплыл воплощать в жизнь таинственные замыслы, стало первым тревожным колокольчиком. Окликнув Аурели, но не дождавшись ответа, морской волк назвал себя глухой медузой и на всякий случай пошёл собирать их вещи.
Сейчас магмары гостили во дворце на правах почётных гостей Аквариуса. Аурели быстро научился не встревать в разговоры старших, не спрашивать каждого встречного о том, с кем тот состоит в родне: с кальмаром или осьминогом… Даже тогда, когда увлекавшийся разведением некоторых представителей мелкой морской фауны Аквариус за ужином разговорился о своих дивных моллюсках, морской волк вовремя вспомнил рассказ о русалке и успел пнуть мальчика под столом раньше, чем тот назвал их хлебосольного хозяина ужасным бесстыдником.
«В конце концов, это ребёнок, – размышлял бывший пират, складывая в заплечный мешок зачарованные сосуды с красивыми рыбками, пойманными неподалёку от дворца. – Что может сделать дитя в подводном городе? Потревожить геланфов. Спровоцировать агрессию шаркидов. Усложнить дипломатические отношения между Хаиром и Флаунгардом. Все эти проблемы настолько фатальны, что легко решаются с помощью значительной суммы золотых монет, которой я в данный момент не имею на руках. Поэтому ответ «Да»: я могу начинать волноваться о том, куда пропал маленький негодник и что сейчас вытворяет».
К завтраку Аурели не появился. Немного посомневавшись, морской волк сплавал к своему капкану и, убедившись, что никакая акула в него не попала, забрал ловушку с собой.
К обеду об Аурели никто не слышал. Решив, что отсутствие мальчика – знак скорее злой, чем добрый, старик вновь побывал на затонувшем корабле, чтобы проститься с друзьями на неопределённое время.
За час до ужина по дворцу начали метаться встревоженные Флаундины и пирату пришлось удалиться в отведённые им покои, чтобы не мешаться под ногами, усиленно делая вид, будто ровным счётом ничего не понимает в происходящем. Осознавал самое главное: надо дождаться паренька и делать отсюда ноги.
Аурели появился на вечерней трапезе как раз перед десертом, и учитель сразу отозвал его в сторону от шепчущейся с Аквариусом толпы придворных.
– Так где же, дитя, – спокойно, стараясь ничем не выдать дурных предчувствий, начал старец, – ты пропадал весь день?
Мальчик изумлённо воззрился на учителя:
– Как так, мастер? Вы сами разрешили мне сделать доброе дело в память об уроке, полученном в плавании к затонувшему кораблю!
Магмар посмотрел по сторонам и справедливо рассудил, что ничего хорошего такое начало не обещает. Посему, положив ладонь на плечо ученика, неспешным шагом повёл его в покои. Чем больше рассказывал Аурели о сегодняшнем приключении, тем яснее понимал морской волк: в подводный город они попадут ещё очень нескоро…
– Вы ведь помните, что сказали, будто нужно перебороть ненависть, и враг станет другом?
– Я не утверждал наверняка, что всё сложится именно так. Но допустим.
– Когда Вы устроили мне экскурсию по подводной тюрьме, я сразу не понял эту глубокую мысль, – вдохновлённо вещал паренёк, не обращая внимания на то, что прозорливый магмар настойчиво пытается вручить ему заплечный мешок с вещами, – но после плаванья к кораблю всё встало на свои места! Я решил совершить доброе дело и примирить здешних жителей с их страшнейшим врагом, чтобы сделать всех счастливыми!
– Поэтому? – уточнил магмар, осторожно выглядывая в коридор и убеждаясь, что можно сбегать, не попрощавшись.
Воцарилась недолгая, торжественная тишина. Мальчик глядел на наставника глазами счастливого щенка, будто впервые сделал что-то действительно важное, светлое и доброе. Дело, которое непременно оценят будущие поколения магмаров и подводных жителей, забыв о вечном страхе и недоверии к их общему, непримиримому врагу…      
 – Поэтому, – решив, что пауза вышла достаточно долгой, подытожил Аурели, – я пошёл в подводную тюрьму и выпустил хаосного полубога РаскриуЦу.
…С тех пор, говорят, ни мальчика, ни старого морского волка в славном городе Флаунгарде не видали. А где они сейчас, только Шеаре ведомо.